Миссис Хемингуэй - Страница 59

Мэри и так пришлось говорить больше всех. После того как ушел дознаватель, она позвонила женам и сыновьям. В полном оцепенении.

В записной книжке она нашла номер Хэдли и лондонский телефон Марты. Несколько мгновений смотрела на обведенное черной рамкой имя Файф. Бедная Файф. Она боготворила Эрнеста, он был для нее центром Вселенной. Неужели Полин любила его больше их всех? Во всяком случае, сражалась она за него отчаяннее других, думала Мэри, вспоминая, как Марта буквально скинула его с плеч, словно тяжелый пиджак слишком жарким парижским днем.

Сперва Мэри набрала номер Хэдли.

– Это был несчастный случай, – объяснила она.

– Куда он собирался в такую рань?

– На утиную охоту, – ответила Мэри. – У нас были планы.

На том конце провода повисла тишина. Потом Мэри часто приходилось слышать подобную тишину, несколько месяцев подряд каждый из ее собеседников деликатно замолкал, когда она произносила: «Это был несчастный случай. Эрнест просто неосторожно обращался с ружьем». Никто, даже прислуга, ей не верил.

– Я не думала, что он закончит так, – сказала Хэдли. – Боже мой, я и представить себе не могла, что когда-нибудь буду жить в мире, где нет его.

Хэдли была уже не в том возрасте, чтобы отправляться в далекое путешествие, но сказала, что приедет Бамби со своей беременной женой.

– Я попрошу его привезти красные розы. А то ведь он и не вспомнит, почему именно их.

Затем Мэри позвонила Патрику и Грегори, сообщила, что случилось с их отцом. И только Марта, услышав: «Эрнест погиб. Несчастный случай с ружьем», с воплем отшатнулась от телефона. Чего-чего, а этого Мэри не ожидала. Во всяком случае от Марты.

32. Лондон, Англия. Май 1944

На момент той встречи в ресторанчике на Шарлот-стрит оба были несвободны. Мэри даже в голову не могло прийти, что из приглашения мистера Хемингуэя может выйти нечто большее, чем просто разговор: он только что приехал в Лондон, и его неосведомленность о происходящем на фронтах уже стала притчей во языцех у американских корреспондентов, которые находились здесь с самого начала. Мэри подумала, что Хемингуэй просто придумал хитрый способ собрать информацию, не нанося урона своему реноме героического репортера.

Собиралась она недолго. Выскребла остатки помады на губы и щеки, подкрасила ресницы разведенной в воде жженой пробкой, глянула в зеркало: неплохо. Мэри никогда не считала себя красавицей, но для ее тридцати шести лицо вполне даже ничего. Она понимала, что мужчинам нравится ее живой нрав, ее смешливость и готовность продолжать пить и петь даже тогда, когда остальные участники вечеринки уже отправились на покой. Умение жить с удовольствием вполне заменяло Мэри смазливую мордашку.

Взяв щетку, Мэри безуспешно пыталась вычесать из кудряшек пыль от вчерашней бомбежки. Что ж, в таком городе сложно выглядеть опрятно. Но мистер Хемингуэй перебьется, думала Мэри, складывая сумку, – позже вечером она собиралась заскочить в редакцию «Тайм» на Дин-стрит, чтобы закончить статью.

* * *

Мистер Хемингуэй опаздывал. Мэри сидела за столиком на улице и чертила ногтем по клетчатой скатерти. Зря она не зашла внутрь, на улице слишком жарко в шерстяном пиджаке. Пожалуй, и писателю тоже не стоило бы сидеть у всех на виду. Табличка в окне ресторана извещала крупными черными буквами: «Заведение открыто все время, пока разрешена продажа спиртных напитков, кроме случаев прямого попадания».

Мэри думала о его жене, о Марте Геллхорн, которую встречали в Лондоне чуть ли не с королевскими почестями. Мэри впечатлила ее жесткость. Среди бледных и плохо одетых гостей вечеринки на квартирке в Челси Марта выделялась своим загаром, характерным выговором уроженки Среднего Запада и палантином из серебристой лисы с хвостами, свисающими ниже лопаток. Весь вечер ее сопровождали целых два польских летчика.

Вокруг все только и шептались о знаменитой Марте, приехавшей сюда отдельно от мужа, и о ее подвигах в Испании, Финляндии, Китае. «Говорят, – рассказывал приятель Мэри, – что она прибыла на судне, набитом динамитом. И что ее брак на грани краха: вроде они с Хемингуэем вот-вот расстанутся. Вообрази: такой мужчина, и один. Да лондонские дамы нападут на него раньше, чем противник». Марта Геллхорн стояла посреди комнаты, явно понимая, что все внимание приковано к ней, и при этом столь же явно игнорируя этот факт.

Мэри пила пунш. Он отдавал смоленым канатом и машинным маслом. Она старалась набраться храбрости, чтобы заговорить с этой женщиной. Мэри давно с восхищением следила за работой Марты, с тех пор как сама начала работать в «Чикаго дейли ньюс», правда, вести женскую колонку, а не международную. Мэри освещала модные цвета сезона, балы дебютанток и рассуждала, что выберут нынешние дизайнеры – шелк или вуаль, а сама зачитывалась невероятными репортажами Марты из Мадрида и удивлялась ее стремительной карьере, ведь они были ровесницами. Как только война разразилась в Европе, Мэри решила туда отправиться.

И вот ее кумир стоит совсем близко, в лисьем палантине и с польской свитой. Мэри залпом выпила еще один стакан пунша.

Приятель потянул ее за руку, чтобы представить.

– Марта Геллхорн Хемингуэй, это Мэри Уэлш Монкс. Господи, какие же у вас обеих трудные имена – язык сломаешь!

Марта подала Мэри руку – палантин соскользнул с округлого плеча.

– Просто Марта Геллхорн. – Краска на ее лице стала ярче. – Такое имя я еще могу вытерпеть дома, но сейчас я на работе. Приятно познакомиться, Мэри. Или все-таки миссис Уэлш Монкс?

Мэри уже собралась ответить, что и сама не использует фамилию мужа, что она тоже репортер, рассказать, как она восхищается статьями Марты для «Кольеровского еженедельника», но Марта уже повернулась к ней спиной, чтобы поднести бокал пунша ко рту долговязого летчика. Другой пилот обратился к ней по-польски, горячо убеждая в чем-то, но долговязый одним махом опустошил бокал и нарочито передернулся. Марта расхохоталась – звонко и вызывающе. Потом сказала что-то по-польски, и пилоты рассмеялись в ответ.