Миссис Хемингуэй - Страница 7

– Не хочу. Боюсь.

– Чего?

– Сломать что-нибудь. Спину. Шею.

– Не сломаешь. Обещаю.

Перед глазами Хэдли вновь проносятся воспоминания. Сент-Луис, рабочий машет ей из сада, стул с грохотом падает на пол, опора уходит из-под ног, руки тщетно пытаются ухватиться за оконный шпингалет, ужас от кажущегося бесконечным падения, лязг зубов, когда она ударяется подбородком о кирпичную кладку, вкус крови во рту. Ей было шесть лет. Многие месяцы Хэдли передвигалась только в инвалидной коляске, чтобы не тревожить позвоночник, ей тогда казалось, будто она останется в этой коляске на всю жизнь. В этом скучном и вежливом Сент-Луисе! А потом появился Эрнест, в один прекрасный вечер на вечеринке в Чикаго, нежданный и непрошеный, он распахнул перед ней целый мир во всем его великолепии.

– Я никогда не училась нырять.

– Нырнуть может каждый, глупышка.

– Но не с моей спиной. Я за нее всю жизнь боюсь.

– Всего-то и нужно, что поднять руки, согнуть колени, наметить себе точку в воде и прыгнуть туда головой вниз. – Файф вновь входит в воду под идеальным углом и появляется на поверхности, очаровательная, мокрая и сияющая. Хорошо, что глаза Эрнеста закрыты. – Попробуй.

Меньше всего в этот момент Хэдли хотелось нырять. Рядом с худой как щепка Файф собственное тело кажется грузным. И отчетливо рисуются последствия прыжка: разбитый подбородок, металлический вкус во рту, язык разорван. В безумном ужасе Хэдли представляет себе, как ломает позвоночник, а потом Эрнест и Файф возят ее по Антибу в детской коляске.

– Давай, Хэш, – вдруг произносит Эрнест, и обе изумленно поворачиваются к нему: оказывается, он не спит! Выражения лица не разобрать – он прикрыл глаза рукой от слепящего солнца. – Попробуй!

Лучше прыгнуть в это чертово море, чем признать поражение. Если хочешь затмить эту Файф на сегодняшней вечеринке, то теперь – как раз подходящий случай начать борьбу. Впереди сверкает пляж. Файф становится рядом. Хэдли, инстинктивно вцепившись пальцами ног в кромку настила, видит, как рассыпаются ее позвонки, словно жемчужины из Сариных бус. Понтон слегка подрагивает, когда цепь натягивается – не свалиться бы в воду, не успев приготовиться.

Файф вытягивает ей кисти.

– Руки вверх. Выше, Хэш, вот так. Теперь представь себе, – Файф скользит пальцами по телу Хэдли, – твоя голова, живот, бедра, а потом ноги – превращаются в одну линию вслед за руками.

Как отвратительны эти легкие касания! Как вообще Эрнест может выносить их! И Хэдли прыгает – только для того, чтобы избавиться от этих прикосновений.

Она шумно шлепается животом о воду, но, кажется, ничего не сломано. И на некоторое время остается под водой, где тихо и тепло и где нет ни Файф, ни Эрнеста. Волосы вздымаются над головой, словно у нее снова длинная грива, а не дурацкая флэпперская стрижка, от которой с души воротит – но Эрнесту нравится. Хэдли замирает в толще воды – невесомая, расслабленная, отрешенная.

Когда она выныривает глотнуть воздуха, соль так разъедает глаза, что очертания расплываются. Хэдли смаргивает, и картина проясняется: оба смотрят на нее с плота с одинаковой ободряющей улыбкой. И опять мелькает образ детской коляски, над которой приторно улыбаются Эрнест и Файф, словно гордые родители.

Вскарабкавшись на понтон, Хэдли подходит вплотную к Эрнесту, оставляя за собой дорожку мокрых капель. Целует, неожиданно долго играя языком. Быть может, ему всегда хотелось, чтобы она была чуть более раскованной.

– Неплохо, – удивленно произносит он.

– Нырнула? – спрашивает она. – Или поцеловала?

– И то и другое. – Он улыбается, пристально всматриваясь в нее.

Краем глаза Хэдли успевает заметить: Файф изменилась в лице, отвернулась и уставилась на пляж.

– Я проголодалась, – заявляет Хэдли.

– Ты что, разве не завтракала? – спрашивает Файф, все так же не глядя на них.

– Поедим попозже, – решает Эрнест, плавно проводя рукой вдоль ее позвоночника, словно вспомнив про ее травму. – Подожди, скоро вместе поплывем обратно.

Все трое умолкают, как будто ожидая чего-то. С такого расстояния деревья на берегу кажутся блеклыми, как на старой фотографии. Файф, поднявшись, снова ныряет. И опять ее прыжок совершенен. Стоит ей вернуться на понтон, как длинные стройные ноги вновь толкают ее в море.

Она ныряет еще и еще, наслаждаясь своим искусством, но Хэдли понятно, что соперница цели не добьется. Файф не слышит или не замечает, как Эрнест шумно вздыхает после каждого толчка понтона. Ему бы выспаться после вчерашнего, так что это милейшее шоу его наверняка бесит.

И она ехидно заявляет, что поплывет назад: голова разболелась. Потому что Хэдли уже научилась узнавать эту его притворную улыбку: муж не уверен, что хочет остаться с Файф наедине.

– Так что насчет обеда? Может, поедим в поселке? – предлагает Файф. С ее купальника капает вода, вокруг ног с накрашенными ногтями уже натекла лужа.

– Идите без меня. – Хэдли улыбается Эрнесту. – Увидимся дома.

И плывет к берегу.

– На вечеринку-то собираешься? – кричит ей вслед Файф.

Хэдли поворачивается, вертикально встав в воде:

– Еще бы! Конец карантину! Ура!

И машет рукой, ослепительно улыбаясь.

С дороги понтон кажется крошечным неподвижным пятнышком. Хэдли щурится, пытаясь разглядеть на нем две фигуры. Может, уплыли. Может, уже выбрались на берег и занимаются любовью под солнцем, ласкающим их кожу. Хэдли ощущает вожделение Файф как свое собственное.

Когда она писала подруге, приглашая ее приехать, то делала ставку на то, что парижская напряженность в Антибе только усугубится. И надеялась, что совместный отдых положит конец их взаимному влечению. Но все превратилось в утомительную игру, в плавание на месте: ноги бешено лупят воду в глубине, а головы над поверхностью кивают и улыбаются. А еще, приглашая Файф, она, конечно, не учла, что та вечно будет расхаживать в купальнике. О нет, об этом она совсем не подумала.