Миссис Хемингуэй - Страница 55

– Что посоветуешь? – Мэри выпустила струйку дыма. – Если, конечно, все будет именно так?

– Не знаю даже… Жить и радоваться? – улыбается Марта. – Не каждой девочке доверяют стать миссис Хемингуэй.

Мэри смеется в ответ:

– И все-таки это как-то странно, ты не находишь? То, что мы сидим тут с тобой вдвоем и обсуждаем такие вещи.

– Нет-нет, все верно. Париж – это как раз то место, где женщины вместе ткут полотно судьбы Хемингуэя. А ему кажется, что он сам делает свой выбор. – Марта тушит окурок о подошву. – Но он ошибается.

Они продолжают сидеть на скамейке, наблюдая за приготовлениями к параду. Потом Мэри извиняется – до начала парада ей нужно закончить статью. И они вместе идут по Елисейским Полям – миссис Хемингуэй и любовница мистера Хемингуэя. Собравшись проститься, Марта вдруг вспоминает взгляд Сильвии Бич этим утром.

– Могу я спросить еще кое-что, Мэри? Ты когда-нибудь была с Эрнестом в «Шекспире и компании»?

– В книжной лавке? Да, конечно.

– Сильвия спрашивала, кто ты ему?

– Думаю, Эрнест сказал, что я просто друг. А что?

– Ничего, – усмехается Марта. – А что ты делала перед тем, как я подошла?

– Просто готовила небольшой очерк о парижской моде для «Тайм», а в чем дело?

Марта улыбнулась.

– Кажется, и тут наши пути пересеклись.

Ну ее, эту статью: пусть пишет Мэри. Они останавливаются у табачной лавки, вдруг удастся прикупить еще сигарет. Марта придерживает дверь, пропуская Мэри вперед.

30. Париж, Франция. 26 августа 1944

Марте стоило немалого труда пробиться сквозь ликующую толпу и протиснуться в двери «Ритца». Внутри, в лобби-баре, ее уже ждет Мэри. Бледная, осунувшаяся, она мало похожа на ту уверенную в себе женщину, с которой Марта познакомилась только сегодня днем и не рассчитывала увидеться снова.

– Мэри! – Марта садится рядом. – Что случилось?

Вернувшись тем вечером в отель, Марта едва успела залезть в ванну, чтобы расслабиться после совершенно сумасшедшего дня, как в ее номере раздался звонок.

– Скорее беги сюда. – Мэри почти кричала, и сердце Марты бешено заколотилось при мысли об отцовском пистолете в номере Эрнеста. – Эрнест потерял. Прошу тебя, поторопись!

И вот теперь Мэри неподвижно застыла на диване. В холле «Ритца» висит тревожная тишина, так контрастирующая с шумом на улице.

– Марта! – Мэри кусает губы. – Я не знаю, что делать!

Марта подводит ее к бару и заказывает ей бокал виски, а потом и себе тоже.

– А теперь спокойно объясни, что случилось!

Мэри делает большой глоток скотча.

– После того как мы с тобой расстались, я вернулась сюда и обнаружила в холле Эрнеста – он орал на какого-то типа по имени Гарри Куццемато.

– Куццемано. Так-так.

– В чем только Эрнест не обвинял его! Кричал, что этот человек вор и аферист, что он преследует его, шантажирует потерянным саквояжем. Бедняга дрожал как осиновый лист. Я едва оттащила Эрнеста. Отвела его в номер и заставила лечь.

Руки Мэри все еще дрожат. Э, нет, милая, учись быть сильной, не то с Эрнестом не совладаешь. Уж Марте-то известно, как быстро его нежность переходит в жестокость.

– Наконец он уснул, и я решила перепечатать его стихотворение. Подумала, он проснется и обрадуется сюрпризу. – Зрачки Мэри расширены от ужаса. – Оно ведь было написано на туалетной бумаге! Когда я показала ему перепечатанные стихи, он вроде обрадовался. Принялся громко их декламировать, но затем остановился и сказал, что я пропустила пару строк и нужно немедленно свериться с черновиком. Я не знала, что ответить! Ведь я сразу же выбросила туалетную бумагу в мусорную корзину. Я кинулась в свой номер, но корзина была пуста. Спрашиваю горничную – та только смеется, мол, не волнуйтесь, мусор из «Ритца» в Sûreté не попадает. Пришлось сказать Эрнесту, что оригинал потерялся. Но, Марта, он с тех пор не выходит из подвала. Копается в мусоре, надеясь разыскать клочок туалетной бумаги! И не желает меня слушать. Марта, ты должна поговорить с ним. – Мэри подносит бокал к дрожащим губам.

Марта залпом приканчивает свой скотч.

В темноте подвала постепенно проступают очертания предметов: довоенные чемоданы и саквояжи, брошенные бежавшими туристами, свернутые флаги, стопки старых меню, банки с горчицей и склянки с уксусом. Вдоль стены выстроилась батарея пыльных бутылок шампанского – похоже, Эрнесту все же не удалось полностью опустошить подвалы за свое двадцатичасовое пребывание в «Ритце». Марта окликает его, но ответа нет.

Она идет вперед, снова и снова окликая его и стараясь не натолкнуться на чемоданы. По словам Мэри, Эрнест должен быть где-то здесь. Вполне возможно, он сидит сейчас на корточках за каким-нибудь баулом, затаив дыхание, и наблюдает за ней уже привыкшими к темноте глазами. Как-то совсем не хочется, чтобы Эрнест неожиданно выскочил и напугал до полусмерти, просто потому, что решил пошутить. Кто знает, сколько еще шампанского он залил в себя после их разговора.

– Эрнест! Бога ради, ответь мне!

Сбоку сереет полоска света. Дверная щель. Марта тихонько подходит и заглядывает внутрь.

В мусорных баках роется мужчина. Вокруг – пустые винные бутылки, разбитые деревянные ящики, осклизлые отбросы. Но даже сейчас в облике Эрнеста есть нечто от небожителя.

Руки в сале и грязи. Улыбка дурацкая. Эрнест, оказывается, в подвале не один: с ним двое служащих отеля, оба на почтительном расстоянии от месье Хемингуэя, чтобы не помешать. Здесь его боготворят. Интересно, каково им видеть своего пропитанного мартини освободителя по локоть в чужих объедках?

– Марти!